Избранные киносценарии 1949—1950 гг. - Петр Павленко

Все они вопросительно смотрят наверх.

Через проходящий с людьми катер видна все увеличивающаяся расщелина между двумя половинами моста.

Пустынный пейзаж Эльбы с полу разведенным мостом.

Медленно струится вода Эльбы.

По воде плывут клочки разорванных газет с обрывками текста:

«Потсдам…ские согла…шения…»

М. Папава

АКАДЕМИК ИВАН ПАВЛОВ

Фильм „Академик Иван Павлов“ в 1950 году удостоен Сталинской премии первой степени.

Ленинград… Раннее морозное утро. Почти нет пешеходов на еще пустынном Невском проспекте. Идет снег.

Громыхая, промчался снегоочиститель по трамвайным путям.

Размеренный гул ротационных машин… Свежий газетный лист отбрасывается на деревянную раму.

Выпускающий у телефона. Он старается перекричать шум машин.

— Да. Я задерживаю вторую полосу… Нет бюллетеня о состоянии здоровья академика Павлова…

Седая женщина с волосами, поднятыми по старинной моде высоким валиком надо лбом, стоит у окна. Внизу по улице метет поземка. Ветер крутит снежные вихри. Подъезжают и останавливаются у подъезда машины. Сверху, из окон, они кажутся похожими на жуков.

Большая комната, увешанная картинами русских мастеров. Это столовая Павловых.

Владимир Иванович — сын Павлова — в кресле. Скорбная группа учеников и сотрудников.

Седая женщина стоит у окна. Это Серафима Васильевна — жена Павлова.

Старинные часы под колпаком отбивают время. Тоненький звон бронзовых часов точно иголками покалывает сгустившуюся напряженную тишину перед высокими белыми дверьми, за которыми больной Павлов.

Мы видим Павлова таким, каким привыкли видеть его на фотоснимках и портретах последнего десятилетия: борода, седые кусты бровей, глубоко сидящие пронзительные и острые глаза. Чуть приметная усмешка в них. Павлов точно посмеивается над синклитом маститых врачей, толпящихся у его постели, и над своей собственной беспомощностью. Кто-то почтительно выстукивает ему спину. В отдалении стоит Семенов.

П а в л о в. Надо расширить летние вольеры. И зимние тесны. Засунули в ящик, где уж тут наблюдать!

С е м е н о в. Хорошо, Иван Петрович.

П а в л о в. Когда у меня лекция?

С е м е н о в. Послезавтра.

П а в л о в. Придется, пожалуй, перенести, а? — и он сердито смотрит на врачей.

Врачи тревожно переглядываются: где уж тут послезавтра…

— Иван Петрович, дорогой, дайте все-таки выслушать, — говорит один из них.

Некоторое время Павлов, поджав губы, отдается на волю врачей и снова не выдерживает:

— Да, пришлите-ка мне эту книгу Хоука. Возражает, а сам ни бельмеса. Английские благоглупости! Ну, что вы мне печень щупаете? Обычная простуда и больше ничего. Хватит, господа!

Павлов решительно натягивает одеяло, откидывается на подушки. Только сейчас впервые тень усталости, тень смертельной болезни проходит по его лицу.

Врачи вполголоса совещаются у окна.

Еще больше машин за окном. Группа людей стоит у подъезда.

Павлов лежит, закрыв глаза, и, словно борясь с недугом, он сжимает кулак и с силой опускает его на постель.

В комнату, где ждут решений консилиума, вбегает Милочка, внучка Павлова, — видно, пришедшая с гулянья. За ней гонится няня с шубкой и галошками в руках. Спасаясь от няни, Милочка пробегает гостиную. Топот ее детских башмаков гулко раздается в напряженной тишине комнаты. Вскочив с кресла, навстречу ей бросился отец, но Милочка уже распахнула дверь. Вместе с ней ворвалась в комнату больного Павлова ликующая, мажорная тема жизни. Она гремит в оркестре.

Навстречу ей — этому вестнику жизни — просияло лицо Павлова. Привстав, он протягивает Милочке руки. Сердито машет сыну — оставь, мол.

П а в л о в. Гуляла?

М и л о ч к а. Ага!

П а в л о в (зажав ее крохотные ручки в своих больших старческих руках). Замерз, воробей?

М и л о ч к а. Ни чуточки. (Покосившись на группу врачей, стоящих у окна). У нас во дворе ледянка, во какая!

Гостиная.

Открываются, наконец, двери, и группу вышедших врачей обступают ожидающие.

Павлов и Милочка одни.

П а в л о в (усмехнувшись). Ну вот, Милочка, кажется, у нас теперь есть свободное время.

Но Милочка уже заинтересовалась редкостной игрушкой. Она берет банки из ящика, стоящего на кресле, и расставляет их рядами на столе. Павлов с улыбкой наблюдает за ее стараниями. Его взгляд скользит по столу, уставленному склянками с лекарствами, и останавливается на картине, висящей над постелью. Это пейзаж Левитана. Не то окские, не то волжские просторы. Вечер. Ширь… В музыке возникает тема старинной русской песни. Эта широкая музыкальная тема точно раздвигает рамки комнаты и звучит уже́…

…в песне грузчиков на окской пристани. Молодой Павлов в короткой студенческой куртке идет со старшим братом берегом Оки. Сумерки. Облака, окрашенные вечерней зарей. Силуэт далекой мельницы на горизонте. Кое-где над рекой клочья тумана, похожие на упавшие облака. Звучит песня.

И снова постель. Задумавшийся Павлов.

— Куда это я шел? — шепчет он про себя.

Окраина Рязани. По дощатому тротуару идут Иван и Дмитрий Павловы.

Два старика в валенках, хотя и летняя пора, сидят с клюками на завалинке. Покосились вслед.

П е р в ы й. Это чьи ж студенты?

В т о р о й. Отца Петра нашего сыновья. Три сына, а приход передать некому.

Зазвонили ко всенощной. Старики снимают картузы и крестятся.

Идут Иван и Дмитрий…

Простоволосая баба гоняется по булыжной мостовой за испуганно кудахтающей курицей.

Деревянные домики с крылечками. Девчата у ворот лузгают семечки.

Звонят ко всенощной.

И в а н. Сонное царство! Скажи, Митя, а у тебя не бывает во сне, что ты торопишься, бежишь со всех ног, а сам ни с места. Страшно ведь.

Д м и т р и й (улыбнувшись). Бывает, после мамашиных блинов только.

И в а н. Ты знаешь, а у меня это и наяву. Такое ощущение, что я должен торопиться, торопиться, и ведь сам еще не знаю куда! Жизнь-то ведь одна, понимаешь? И надо прожить ее по-настоящему, по-человечески.

Впереди возвышается тяжелый каменный дом. Сияет вывеска «Телегин и сыновья». Братья останавливаются у дома.

И в а н. Ты подожди, я скоро.

Он толкает калитку. Оглушительный собачий лай. Работник держит пса, норовящего броситься на вошедшего.

Вдали садовник трудится у яблони.

Иван Павлов идет огромным яблоневым садом. И так хорошо это осеннее изобилие сада, такая сила плодородия, сила жизни в нем, что он останавливается восхищенный.

Старик-садовник подходит с ножницами в руках. Доволен восхищением Павлова.

Душно в спальне Телегина. И сюда проникает унылый вечерний звон. Огромная дубовая кровать. Перины, подушки… А сверху маленький сухой старичок. Он ловит ртом ускользающий воздух. Перед ним стоит дородная старуха.

С т а р у х а (крестится). Причастился бы, Архип Семеныч, отец Петр уже здесь с дарами дожидается.

Т е л е г и н (раздраженно). Подождет. По-до-ждет! Сынка его ко мне сначала. Все же доктор… петербургский.

С т а р у х а. Суета все на уме.

Т е л е г и н. Молчи, дура, молчи.

В сопровождении старухи Павлов проходит через узенькую, заставленную сундуками комнату. Здесь в епитрахили сидит отец Петр.

П а в л о в. Отец?

О т е ц  П е т р (сердито). Я, а то кто же! Иди. Тебя вперед требует. Смерть уж в глаза, а все о мирском думает. Иди.

В спальню Телегина входит Павлов и с ним высокий узкогрудый человек. Он наклоняется и целует руку Телегина:

— Не лучше ли вам, батюшка?

Т е л е г и н. А вот и не умру вам на зло. Вот он вылечит. Уходите.

Павлов и Телегин одни.

Т е л е г и н. Воздуху вот нехватает. Всем хватает, а мне нет. (Усмехаясь.) А ведь ты ко мне Христа славить ходил с семинарией своей.

П а в л о в. Как же, помню. Пироги у вас хороши были.

Т е л е г и н. Хороши, значит? Ну вот и отблагодари.

Павлов выстукивает больного, слушает сердце, качает головой.

Т е л е г и н. Помирать, значит. Ма-арфа!

Старуха в дверях.

Т е л е г и н. Вот ему сто рублей вынеси за честность. Наши-то тысячи с меня выманили. Сволочи! Спасенье обещали. Отца Петра ко мне.

М а р ф а. Да здесь он.

Павлов складывает стетоскоп, прячет в карман.

Т е л е г и н. А ты погоди, ты мне вот что скажи — а дальше-то что, а?

Привстав и судорожно вцепившись в руку Павлова, он смотрит на него с надеждой и страхом.

Только сейчас мы видим отца Петра, стоящего в дверях.